Собрание сочинений - Страница 206

206

Приняв такое решение, Херасков оставляет лирику и пишет поэмы, романы, драмы, трагедии, сочетая занимательную интригу с полезным нравоучением и заставляя зрителя и читателя незаметно это нравоучение проглатывать. В этом состоит особенность творчества Хераскова восьмидесятых — девяностых годов XVIII — начала XIX века, одинаково присущая и его поэмам и романам. В таком же плане трактует Херасков исторические темы в "Россиаде", в трагедиях "Пламена", "Идолопоклонники", в поэмах "Владимир", "Царь, или Освобожденный Новгород" и других своих произведениях. Он пропагандирует положительные примеры, указывает образцы для подражания и свои "полезные" советы излагает в "приятном" литературном оформлении, равно пользуясь при этом и стихами и прозою, не проводя принципиального различия между этими видами художественного слова.

Двухтомный роман "Кадм и Гармония" (1786) имеет в основе своей идею необходимости подчинения людей высшим силам. Человек сотворен свободным, и боги не хотят обуздывать его воли, предостерегать и следить за каждым шагом. Он сам должен быть благоразумен. Роман Хераскова рассказывает на примере Кадма, одного из персонажей древнегреческой мифологии, о том, к каким опасным последствиям может привести человека свободная воля и как важно быть всегда добродетельным и законопослушным. Например, Кадм, попав в Вавилон, развращается и с большим трудом отходит от своих увлечений. Существенно отметить, что Кадм не совершает каких-либо незаконных деяний, он только имеет дурные мысли и ведет неподобающие разговоры, соблазняя молодежь. Таким образом, наиболее опасно духовное развращение, подчеркивает Херасков, за него полагается и неизмеримо большая ответственность.

Общий вывод романа таков: "Обладающий своими чувствованиями смертный, обуздывающий волнение страстей своих, управляющий по правилам благоразумия душевными свойствами, есть сильный царь на земли. Многие венценосцы титла сего не заслужили" (IX, 125).

Другой крупный роман Хераскова называется "Полидор, сын Кадма и Гармонии" (1794) и составляет продолжение первого.

В "Полидоре" сочетаются элементы и государственного, и авантюрного романа. Приключения Полидора, вступившего на путь ложных умствований и поверявшего колдовством указания богов, составляют сюжет романа, изобилующего различного рода вставными эпизодами и историями, которые рассказывают о себе вновь появляющиеся действующие лица. Царства, наблюдаемые Полидором во время его скитаний, имеют каждое свои особенности, и сравнение их достоинств проводится в тексте романа. Несмотря на ошибки и прегрешения, Полидор попадает наконец в царство Мудрости, олицетворенное нимфой Теандрой. Любопытно, что эта нимфа, предсказав появление на Севере дивной монархини, главной ее заслугой считает "Наказ Комиссии о сочинении Нового уложения" и говорит Полидору: "По моему внушению напишет она божественную книгу — мудрый Наказ! Сия долженствует быть врезана во всех чувствующих сердцах человеческих и благо общее любящих! Тогда в Севере златые дни сияти будут" (XI, 324). Не забудем, что Наказ довольно скоро после его опубликования стал секретной книгой, ибо некоторые либеральные мысли, вошедшие в него, показались Екатерине II опасными. Херасков же не обинуясь поднимает этот Наказ как знамя в своем романе, не желая знать о его запрещении, причем делает это уже после казни Людовика XVI, заставившей русскую императрицу еще более подозрительно и беспощадно относиться к малейшим признакам либерализма.

Впрочем, в отношении к событиям французской буржуазной революции 1789–1793 годов Херасков не расходился с официальными русскими кругами. В "Полидоре" он представил революционную Францию в виде плавающего острова Терзита, население которого охвачено хаосом безначалия. Жители его превратились в стадо без пастыря, каждый "учинился царем", и толпа терзитян "в наглом буйстве вопиет: вольность, вольность!" (X, 92). Причиной возмущения граждан послужили "дерзновенные вольнодумцы", их "вкрадчивые писания" смутили умы и вызвали неповиновение. Остров гибнет от внутренних смут, и спасает его только возвращение сильной и благоразумной монархической власти.

Слог Хераскова изобилует различного рода украшениями, наполнен метафорами, в которых автор, вероятно, видел один из главных признаков художественной выразительности речи. В нем нет "простых" слов и выражений, периоды важны, величавы, длинны. Херасков пишет: "Заря уж простерла румяную ризу по лазурным небесным сводам; свет утренний, нисходя с вершины гор и лесов дремучих, рассыпался по лицу земному: Кадм наслаждается приятным сном в объятиях своей супруги Гармонии" (IX, 186).

Такие же описания встречаются и в стихах Хераскова. Например, в "Россиаде" читаем:

       Отверз небесну дверь денницы перст златой,
       Румяная заря встречалась с темнотой;
       Где кисть густую тень от света отличает,
       Там зрение черты меж ими не встречает,
       Смешенье сходное при утренних часах
       В слиянном с нощью дни казалось в небесах;
       Мрак тонкий исчезал, сияние рождалось,

       И каждо существо со светом пробуждалось.

(I, 215)

Карамзин воспитывался на этих образцах русской литературной речи, и в общей тональности слога он затем не разошелся с Херасковым. Не забудем, что в заметке "О прозе" (1822) Пушкин, сказав о том, что проза Карамзина — лучшая в нашей литературе, прибавляет: "Это еще похвала не большая". {А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах, т. 7. М., 1958, стр. 15.} Заметка же посвящена осуждению тех писателей, которые "думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами". Пушкин порицает именно то, что делал Херасков: "Должно бы сказать: рано поутру, — а они пишут: "едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба" — ах, как это все ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее?"

206