Собрание сочинений - Страница 220

220

Iоаннъ, принявъ твердое намѣренiе усмирить Ордынцовъ, и готовясь выступить въ походъ съ воинствомъ своимъ, совѣтовался съ Полководцами объ успѣшнѣйшемъ произведенiи въ дѣйство сего предпрiятiя. Вдругъ входитъ Царица, держащая своего младенца. Слухъ о скоромъ отъѣздѣ Государя поразилъ ее. Объятая горестiю, употребляетъ она все для преклоненiя супруга, не разлучаться съ нею, не подвергать опасности жизнь, для нее драгоцѣнную. Къ чему не прибѣгала нѣжность ея для убѣжденiя Iоанна? Слезы и рыданiя прерывали слова ея:

   Когда не тронешься любовiю моей,
   Ужель не умягчитъ тебя младенецъ сей?
   У ногъ твоихъ лежитъ онъ съ матерью несчастной,
   Уже лишенной чувствъ, отчаянной, безгласной!
   Смотри: онъ силится въ слезахъ къ тебѣ воззрѣть,
   Онъ хочетъ вымолвить: не дай мнѣ умереть!
   Читай въ очахъ его нѣмые разговоры;
   О чемъ языкъ молчитъ, о томъ разскажутъ взоры.
   —- - —- —
   Когда же лютый сей походъ уже положенъ,
   И въ брань идти отказъ Монарху не возможенъ,
   Такъ пусть единою мы правимся судьбой:
   И сына и меня возьми, мой Царь, съ тобой;
   Съ тобою будетъ трудъ спокойства мнѣ дороже;
   Я камни и пески почту за брачно ложе.

Iоаннъ, подобный кедру, вѣтрами колеблемому съ двухъ противныхъ сторонъ, чувствуетъ сильную борьбу любви къ Отечеству съ любовiю къ супругѣ; погружается въ задумчивость, подавляетъ горесть своего сердца; но слезы катятся по лицу Героя. Вотъ рѣшительный отвѣтъ его:

Мой первый есть законъ — Отечеству услуга!

Какая черта великой души! Удивляемся, и вѣримъ, что нашъ Поэтъ зналъ человѣческое сердце, и умѣлъ проникать въ сокровеннѣйшiе изгибы его.

Херасковъ хотѣлъ изобразить Iоанна терпѣливымъ и великодушнымъ — и успѣлъ въ своемъ желанiи. Въ то время, когда все войско, изнуренное дальнимъ походомъ, палимое зноемъ, томилось жаждою, — два воина, удалясь ночью отъ дружины своей, находятъ ручей, не помнятъ себя отъ радости, почерпаютъ воды, и съ восторгомъ приносятъ Государю. Герой, обнявъ ихъ, говоритъ:

   Или вы чаете, что въ семъ пространномъ полѣ
   Вашъ Царь слабѣе всѣхъ, и всѣхъ томится болѣ?
   Томлюся больше всѣхъ въ несчастливой судьбѣ
   О страждущихъ со мной, томлюсь не о себѣ.
   Пойдемъ и принесемъ напитокъ сей скорбящимъ,
   Несчастнымъ ратникамъ, почти въ гробахъ лежащимъ;
   Подарокъ сей для нихъ, не для меня мнѣ милъ.

Какой урокъ для Государей! сдѣлаетъ ли болѣе сего отецъ для дѣтей, нѣжно любимыхъ? И храбрые воины поклялись умереть за Iоанна. Сего не довольно. И дряхлые старцы становятся въ ряды, тѣснятся подъ хоругви Отечества:

   —- мечей внимая звуки,
   Берутъ оружiе въ трепещущiя руки;
   Едва бiющуся щитомъ покрыли грудь;
   Казалось, лебеди летятъ съ орлами въ путь.

Да и могли ли они не чувствовать усердiя къ тому, который:

   Пренебрегая зной и люту казнь небесну,
   Томленный жаждою и въ потѣ и въ пыли,
   Въ срединѣ ратниковъ ложился на земли;
   Послѣднiй — пищу бралъ, но первый передъ войскомъ
   Являлся духомъ твердъ во подвигѣ геройскомъ?

Посмотримъ на другую картину. Прекратилось сраженiе съ Ордынцами; воины вносятъ въ царскiй станъ Князя Троекурова тяжело раненаго. Вѣнчанный Герой видитъ любимца своего блѣднаго, окровавленнаго, почти безъ дыханiя; глава его склонилась на грудь; уста онѣмѣли, очи померкли…

   Рыдая Iоаннъ бездушнаго объемлетъ;
   Но Царь, обнявъ его, еще дыханье внемлетъ.
   Герой сей живъ!…. онъ живъ!…. въ восторгѣ вопiетъ;
   Самъ стелетъ одръ ему и воду подаетъ.

Поэтъ, изобразивъ Героя своего сострадательнымъ, умѣющимъ цѣнить заслуги, готовымъ на всѣ пожертвованiя для сохраненiя хранителей Отечества, прибавляетъ:

   Коль такъ Владѣтели о подданныхъ пекутся,
   Они безгрѣшно ихъ отцами нарекутся.
   Ахъ! для чего не всѣ, носящiе вѣнцы
   Бываютъ подданнымъ толь нѣжные отцы?

Желанiе, достойное сердца, болѣзнующаго о томъ, что на землѣ такъ много несчастныхъ, и такъ мало утѣшителей!…

Хотите ли видѣть ратное поле, и на немъ поражающихъ и пораженныхъ? невольнымъ ужасомъ почувствуете себя объятыми! Смотрите:

   Тотъ скачетъ на конѣ, нося стрѣлу въ гортани;
   Иной, въ груди своей имѣя острый мечъ,
   Отъ смерти думаетъ, носящiй смерть утечь;
   Иной, пронзенный въ тылъ, съ коня стремглавъ валится,
   И съ кровью жизнь спѣшитъ его устами литься;
   Глаза подъемлюща катится тамъ глава,
   Произносящая невнятныя слова;
   Иной безпамятенъ въ кровавомъ скачетъ полѣ,
   Но конь его стремитъ на копья по неволѣ.

Какое богатство мыслей и обилiе уподобленiй, какая сила выраженiя — видны въ описанiи военачальнковъ, раздѣлявшихъ труды и торжество, ужасы и славу съ Iоанномъ! Здѣсь видимъ Князей: Микулинскаго, Мстиславскаго и Пенинскаго, неустрашимыхъ подобно львамъ разъяреннымъ; тамъ — Курбскiй и Щенятевъ, преуспѣвшiе въ военномъ искусствѣ, рыцари прозорливые, пылкiе, неутомимые, поспѣшаютъ на сраженiе какъ на пиршество; за ними слѣдуютъ: Пронскiй, подобный громовой тучѣ, и Хилковъ, дальновидный и опытный, посѣдѣвшiй на полѣ брани; далѣе — Романовъ, и Плещеевъ, сотрудникъ его, достойно именуемые Россiйскими Ираклами; Палецкой и Серебряной, потрясающiе оружiемъ отъ нетерпенiя сразиться съ непрiятелемъ; наконецъ — Шереметевъ, Шемякинъ и Троекуровъ, воспитанники Марсовы, одаренные всеопровергающею силою; всѣ въ доспѣхахъ, горящихъ подобно молнiи; всѣ вооружены копьями и мечами. — Какiя препоны остановятъ быстроту и мужество такихъ предводителей! какой гордый Османъ не смирится, какой свирѣпый Едигеръ не преклонитъ колѣнъ передъ ними? Никакая твердыня, никакое царство не устоитъ отъ ихъ оружiя.

220