Собрание сочинений - Страница 232

232

       Вздохнул, и пред собой увидел царь Алея;
       Вторичною мечтой приход его почел,
       Он оком на него разгневанным воззрел.
       Алей задумчив был и рубищем одеян,
       По всем его чертам печаль как мрак рассеян;
       Он слезы лил пред ним, и царь к нему вещал:
       Еще ли мало ты покой мой возмущал?
       Предатель! трепещи! теперь одни мы в поле,
       Беги, не умножай моей печали боле…
       Ко царским в трепете Алей упал ногам
      И рек: не причисляй меня к твоим врагам;
       Благочестивых я не уклонялся правил;
       Был винен, но вину теперь мою исправил.
       Однако нужного, о царь! не трать часа,
       Который щедрые даруют небеса;
       Отважность иногда печали побеждает.
       Тебя в густом лесу пустынник ожидает,
       Тоскою удручен, когда я к войску шел,
       Он мне тебя искать под древом сим велел
       И мне сие вещал: скажи ты Иоанну,
       Коль хощет он достичь ко благу им желанну,
       Да придет он ко мне!.. Во мраке и ночи
       Сияли вкруг его чела, о царь! лучи.
       В молчаньи Иоанн словам пришельца внемлет,
       И, тяжкий стон пустив, Алея он подьемлет,
       Тогда вскричал: хощу для войска счастлив быть
       И более хощу вину твою забыть:
       Я жизнь мою тебе, России жизнь вручаю;
       А если верен ты, я друга получаю;
       Довольно мне сего! к пустыннику пойдем.
       Но повесть мне твою поведай между тем:
       Скажи: ты стен Свияжских удалился?
       Зачем ходил к врагам, зачем в Казань сокрылся?
       И как обратно ты явился в сей стране?
       Будь искренен во всем, коль верный друг ты мне.

Песн. VIII, ст. 132–166.

Все это, повторяю, не натурально. Алей, обвиняемый в измене Иоанну, имевший сообщение с его неприятелями, любовник Сумбеки, является к нему, валяется у ног его, рассказывает какую-то небылицу; Иоанн бросает на него свирепый взгляд и вдруг называет его — другом. И это характер? Алей валяется у ног Иоанна. Пристойно ли это? Положим, что он обязан ему своим счастием, казанским престолом — но он царь и должен действовать по-царски.

Знай нравы всех людей: среди различных лет,
Пременен образ их, как теней быстрых след.

Прехожу в молчании все прочие лица поэмы: они совершенно бесхарактерны. Один только характер Палецкого несколько отделан: он любит отечество, надеется на бога и презирает опасности. Он отказывается от выгод, представляемых ему от Едигера с тем, чтобы он сделался магометанином и служил Казани. Особенно выразительны сии стихи:

Не угрожай ты мне мученьями, тиран!
Господь на небесах, у града Иоанн.

Песн. XI, ст. 65 и 66.

Обратимся теперь к лицам магометанским, кои в "Россияде" занимают немаловажное место. Они оттенены гораздо лучше русских, и чрез них-то "Россияда" может производить главнейшее действие поэм, то есть научать нас примерами высоких добродетелей. Но для чего находим мы сии добродетели в магометанах? Зачем делать их образцами нашего подражания? Тут нет ни сохранения правил эпической поэзии, ни моральной цели. Рема, супруга Исканарова, умерщвляет Сеита, который хотел ее обесчестить, и, увидя труп своего супруга, пронзает себя кинжалом и умирает в его объятиях. Какую разительную противоположность представляет описание разлуки Иоанна с его супругою.

       Вдруг видят плачущу царицу, к ним входящу,
       Младенца своего в объятиях держащу;
       Казалося, от глаз ее скрывался свет
       Или сама печаль в лице ее грядет.
       Тоски она несла, в чертах изображении,
       И руки хладные ко персям приложении.
       Толь смутной иногда является луна,
       Когда туманами объемлется она,
       С печальной томностью лице к земле склоняет.
       И вид блистательный на бледный пременяет.
       Пришла и, на царя взглянув, взрыдала вдруг,
       Скрепилась и рекла: ты едешь, мой супруг!
       Ты жизнь твою ценой великою не ставишь.
      . . . . . . . . . . .
       О царь мой! о супруг! имей ты жалость с нами,
       Не отделись от нас обширными странами,
       Военным бедствиям не подвергай себя;
       Иль храбрых в царстве нет вельможей у тебя?
       На что отваживать тебе непринужденно
       Для россов здравие твое не оцененно?
       Храни его для всех, для сына, для меня!
       Останься, я молю, у ног твоих стеня.
       Когда же лютый сей поход уже положен
       И в брань итти отказ монарху невозможен,
       Так пусть единою мы правимся судьбой;
       И сына и меня возьми, мой царь, с тобой!
       С тобою будет труд спокойства мне дороже;
       Я камни и пески почту за брачно ложе.
       Возьми с собою нас!.. Как кедр с различных стран
       Колеблем ветрами, был движим Иоанн;
       Но в мыслях пребыл тверд… Царю во умиленье
       Представилось у всех на лицах сожаленье;
       Слез токи у бояр реками потекли;
       Останься, государь! — Царю они рекли.
       Усердьем тронутый и нежными слезами,
       Заплаканными сам воззрел царь к ним глазами;
       Супругу верную, подняв, облобызал;
      . . . . . . . . .
      . . . . . . . . .
      . . . . . . . . .
       Скончавшу таковы монарху словеса,

232