Къ Осману спящему со трепетомъ приходитъ,
Отраду зрѣнiю, но сердцу скорбь наводитъ,
595 Эмира, будто бы сей жизни при концѣ,
Имѣетъ блѣдное и смутное лице;
Раздранная на ней казалася одежда;
Речетъ: моя теперь изчезла вся надежда,
Изчезла, видѣться и вмѣстѣ быть съ тобой:
600 Намъ должно жить, Османъ, весь вѣкъ въ разлукѣ злой!
Отчаянный она вѣщая взоръ кидала,
Главу потупила, и горько возрыдала.
Но ктожъ причиною сердечныхъ нашихъ ранъ?
Эмира говоритъ: причиной ты, Османъ!
605 Спѣши, ты можетъ быть спасти меня успѣешь,
Къ свободѣ средства ты надежныя имѣешь,
Успѣхъ получишь ты надъ слабою женой;
Рыдай предъ ней, спѣши увидѣться со мой.
Сiи слова не разъ ему твердила,
610 И взоры слезные кидая уходила.
Османъ какъ будто бы пронзенъ во грудь стрѣлой,
Трепещетъ, мучится, смущается мечтой,
Встаетъ; и се въ чертогъ Сагрунъ коварный входитъ;
Онъ взоры на него печальные возводитъ.
615 Въ вельможѣ семъ душа какъ адъ была смутна,
Къ различнымъ хитростямъ склонялася она;
Грызомый завистью, покоя не имѣетъ;
Желая людямъ зла, о бѣдствѣ ихъ жалѣетъ;
На блѣдномъ у него написано лицѣ,
620 Что мыслилъ день и нощь о Царскомъ онъ вѣнцѣ.
Нося въ груди своей намѣренiе злобно,
Хотѣлъ, какъ самъ себя, и всѣхъ смущать подобно;
И такъ Осману рекъ: о коль твой скорбенъ взоръ;
Но долго ли тебѣ такой терпѣть позоръ?
625 Таврискiй храбрый Князь въ Казанѣ узы носитъ,
О вольности своей ни думаетъ, ни проситъ;
Когда бы можетъ быть, ты слово лишь изрекъ,
Порфирою бъ себя во градѣ семъ облекъ;
Я дружества къ тебѣ во вѣки не нарушу:
630 Ты вѣдаешь мою ревнительную душу,
И вѣдаешь еще ту пламенную страсть,
Котора ввергнула тебя въ сiю напасть;
Дай нову силу ей, и подкрѣпися ею,
Сумбека сжалится надъ нѣжностью твоею;
635 Явись ея очамъ! Османъ, мечтой смущенъ,
Коварнымъ Сагруномъ былъ паче обольщенъ.
Вельможу онъ сего при щастьѣ ненавидѣлъ,
Но ввѣрилъ днесь ему мечту, котору видѣлъ,
Такъ бѣдный плаватель, въ пучинѣ жизнь губя,
640 За все хватается, что видитъ вкругъ себя.
Довѣренностью сей Сагрунъ возвеселился,
Онъ только ждалъ, чтобы Османъ ему открылся;
Намѣренье въ груди злодѣйское питалъ,
Своимъ орудiемъ любовну страсть считалъ;
645 Во злобѣ предпрiялъ, раздоръ въ троихъ посѣя,
Османа погубить, Сумбеку и Алея.
Сей хищный волкъ теперь прiемлетъ агнчiй видъ;
Лукавый духъ его подъ видомъ дружбы скрыть:
Спаси отъ бѣдства насъ! вѣщаетъ онъ со стономъ,
650 Мы всѣ устрашены колеблющимся трономъ;
Сумбека нѣжности къ тебѣ не изгнала,
Но въ гнѣвѣ Царску власть Алею отдала;
Возможно ли женѣ въ ея угрозахъ вѣрить?
Онѣ и злобствуя умѣютъ лицемѣрить;
655 Ихъ гнѣвъ есть молнiя, которая сверкнетъ,
Но солнце возсiявъ, опять сiять начнетъ;
Алей, опасный врагъ и вѣры и Казани,
Сбираетъ для Москвы съ Татаръ позорны дани;
Я видѣлъ, какъ теперь народу онъ ласкалъ,
660 И въ ихъ сердца войти, различныхъ средствъ искалъ.
Имѣя желчь въ груди, точилъ онъ медъ устами;
Съ Россiей вѣчный миръ украсилъ онъ цвѣтами,
И прелестью словесъ собранье обольщалъ….
Симъ адскимъ вымысломъ онъ души уловлялъ;
665 Онъ рекъ сiи слова, но ихъ изрекъ краснѣя:
Вы другомъ, не Царемъ имѣете Алея!
Смиритися съ Москвой, отъ насъ отвергнуть брань,
Не многая къ тому отъ васъ потребна дань,
Присяга вѣрная!… О коль слова безбожны!
670 Рабамъ покорности такiя суть возможны;
А мы давно ли власть имѣли надъ Москвой?
Намъ льзяль къ стопамъ ихъ пасть, бывъ прежде ихъ главой?
Кто знаетъ? можетъ быть, тая въ душѣ коварство,
Разрушить предпрiялъ Алей Казанско царство;
675 Мужайся, ободрись, злодѣя не жалѣй,
Сними съ него главу, коль не снялъ онъ твоей!
Ты смертiю своей нещастный ускоряешь;
Спасая жизнь его, свою ты жизнь теряешь.
Теперь, Османъ! любовь Царицѣ докажи;
680 Корону со главы падущу удержи;
Тебя къ тому зоветъ и зримое мечтанье,
Любовь, нещастiе и наше почитанье;